что пишут
Понедельник, 24 марта 2003 г.,
Александр Касымов о стихах Дмитрия Воденникова.

 

Александр КАСЫМОВ

ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ В ЦВЕТУ
Типичный Дмитрий Воденников

1. Мальчиш-плохиш

Так любят только дети,
И то лишь первый раз.
А. Ахматова.

Образами-фигурками переполнены его стихи. Пластилиновые, но мягкие и не липкие мишки и зайки, гривастые львы и товарищи по детским играм…. Базилики барочного собора разворачиваются в стихотворение, стихотворение – как картинка для игровой комнаты детского сада. Детского ада. Ангина, обычная, красненькая, становится предисловием к похоронам горлышка, голоса, песенки. Поездка в голубом трамвае становится поводом, чтобы распрощаться с улицами, на которых законсервировано счастливо несчастное прошлое. Стромынка, Преображенка, Знаменка… Автор любит Москву, он на трамвае вылетает из нее, любимой, к каким-то другим берегам, а их нет. Почему никто не хочет покатать мальчика на машине? Нежно-цветные картинки красивы, деталька льнет к детальке, мишка к человечку, человечки льнут к автору – автор в ужасе от них отшатывается… Раньше надо было любить, когда лирический герой не хотел любви, а теперь он предъявит счет за нелюбовь, - теперь он все вспомнит – и никогда не забудет. За то, детское, одиночество, что никогда не закончится, потому что персонаж не позволит.
Эти тексты – посередине оппозиций. Ни добра, ни зла, а одно лишь настроение. Нынешнее, секундное. Мимолетности, но не Шопен, а Воденников. Длительные, не пролетающие мимо мимолетности…
Лелеется фигура нехорошего ребенка. Который потом скажет: а, вот вы какие!.. Я так и знал, я предвидел!.. И вместе – никакого инфантилизма! Потому что инфантилизм – задержка развития, желание зацепиться за безответственность. Здесь – такова форма ответственного говорения. Блестящая праздничная майолика, когда похороны котенка становятся лейтмотивом дальнейшего страшного бытия.
Ужасное/прекрасное – доминирующая смысловая рифма. Голый в репейнике – не форма эксгибиционизма, а просто натюрморт с бедным телом на колючем блюде. Впрочем, тело это тоже колется и жжется.
И не надо взывать к доктору Фрейду. Во-первых, сейчас все равно или обед, или рабочий день кончился – пациентов не принимают! Во-вторых, Дмитрий Воденников с его текстами никакого отношения ни к психоанализу, ни к психиатрии не имеет. Пластилиновая продукция целой группы детского сада, фигурки с вмятинами от потных детских пальчиков – когда успел один взрослый это наработать?
Мягкая игрушка – жесткая игрушка… Холодное есть горячее, сырое есть вареное. Туземное население страны вечных каникул листает тетрадь припоминания, дабы отстрелять всех виновных… во всех грехах аборигенов. Молитва состоит из проклятий. День освещен глупою луною…. А трамвай все равно проскочит мимо тех, к кому персонаж вроде бы направляется. Сколько солнца, как ярко все раскрашено – и все равно жизнь по ходу дела переименовывается в смерть.
Вообще впечатление такое: некто решил нарочно поменять фазы местами – в надежде, что ток потечет в обратном направлении. И самое странное, что это – обратный бег электронов – происходит. Из глаз восхищенной публики летят искры. Все хлопают. Но актер (он же персонаж, он же автор) недоволен. Важно еще – как хлопать!
Он требует защиты, а сам нападает. Он требует любви, а сам ехидненько наблюдает за толпой любящих. Демонический режиссер желает вместить в малое большое, он желает втиснуться-влезть в каплю, в электрон – чтобы стать гигантом, Гулливером, он ходит по детскому парку в ботинках 43-го размера… И в общем-то эта дивная манера прекрасна невоплотимостью замысла. Тут нет ни правды, ни истины. Зеркало отобразит то, что нужно, если знать, когда в него смотреться.
Так любят только детей, и то лишь первый раз… Его героя хочется завернуть в одеяло и поносить на ручках.
От этого могут быть неприятности. Но кому же жалко лишнего одеяла – ведь от гениев всегда одни неприятности!
Неумение любить – видовое свойство.
Умение привлекать к себе ненужную любовь – родовое.
Вот только что такое гений? Ну можно предположить, что это – тот подмастерье, который лепит все поперек. С любовью к мороженому и воздушным шарикам. Ехидный и вредный. Легонький такой слоник, который не только все бьет в посудной лавке, но и добивается ее закрытия навсегда… Майолика!.. Майолика вышла… Остались слезы…
Но ведь он знал, что доиграется, точно, знал. Ибо дар предвидения – на собственную голову – и есть основополагающее свойство. И чего же плакать?
А он и не плачет.
Он перевоплощается – в себя же, но уже другого.
И при всей нервности стиха – как рассчитаны и жест, и мимика, и каковы паузы!
Умение перевоплотиться в себя, чтобы стать, наконец, истинным и искренним. (А раньше? Разве он не был искренним? Но то была другая искренность – так бывает открыт, честен, увлечен актер в любимой роли!) Лирика – как кусочек героического эпоса (Гулливер и в той, и в этой стране – сказания о героях и богах!). Подвиг – жить в отрыве от жизни, но не расставаясь с нею. Формы существования – как формы стиха, любые, самые причудливые. Я чувствую – значит я существую.
И почему же – плохиш? А просто для рифмы. Ведь, настаивая на узнаваемости персонажа, автор не отрекается ни от одного, казалось бы, самого случайного созвучия. Даже в скрытности своей автор-персонаж искренен. Но за ваши ассоциации отвечать не собирается. Плевать: должен ли быть поэт очень несчастным или не должен, не будем разбираться. Нету никакой социальности, никакого долженствования, а есть почти прозаическая цепочка событий вечного детства – и песенки для камерного оркестра, симфоджаза и всегда одинокого солиста.

2. Баллада несходства

Лодейников, закрыв лицо руками,
Лежал в саду.
Н. Заболоцкий.

Для нашего поэта созвучия – важны.
И чем случайней, тем видней.
Или верней. Хотя кто же в этом случае толкует о правильности?
Созвучие имен не имело бы значения, ежели бы Воденников-поэт не лепил Воденникова-персонажа так, что он отражается во множестве зеркал – литературных, театральных и жизненных.
Хотя мы, конечно, догадываемся, что персонажа могут звать и как-то иначе. Но догадывается ли об этом автор? Позволит ли он это, умно-безумный демиург, влюбленный в собственное отражение в чужих прищуренных глазах?..
Закрыть лицо руками, чтобы всмотреться в себя. Лежать в саду, в цветнике, ощущать свое цветение будто всеобщее, и тратить цветение – не мешая процессу его прекращения, по-иному, видимо, увядания – тратить на дивное зрелище, состоящее из запахов и звуков, а не только красочных мазков. Но когда нечто отцветает столь… жизненно, когда умирание столь продолжительно – оно затягивается на долгое, украшеннное соцветиями, бутонами существование (а где-то в воображаемом небе – пчелы, шмели, в общем собиратели нектара; не сметь пить мой нектар!) – то нет тут никакой погибели, а есть одна эстетика. И это хорошо. Потому как мы имеем дело со страстно обостренным эстетическим чувством, с художественной мнительностью. Этот персонаж – и теперь, и всегда живее всех живых, и цветение его ярче, жизненнее всех остальных настоящих (не на проволочках!) соцветий… А смерть, вечно маячащая в соседних кустиках, как черный контур предметов у импрессионистов. Без контура вещь растечется по холсту. Без угрозы погибели вкус жизни теряется.
Жизнь – это напряжение. В биологии есть термин тургорное напряжение. Когда кони сытые, они бьют копытами. Когда растение испило влаги, ствол и листья наполнились силой, ветви потянулись к солнцу.
А смерть – видение в углу ночной детской.

В краю чудес, в краю живых растений…

Стихийный натурфилософ Лодейников не случайно рифмуется с Воденниковым, который только форматирует свои стихи под стихийное бедствие, под энтропийный потоп.
Это очень упорядоченное бедствие.
Так бывает упорядочен гейзер.
Лет так примерно восемьдесят (или уже девяносто?) назад этот гейзер мог бы излиться, например, такими стихами:

Мы оба горды, но ты справедливей,
И глаза у тебя, как добрый цветок,
Мои волосы жестче и руки ленивей,
И – прости – я почти со всеми жесток.

Так наши жизни растут и крепнут –
Все больше правды, все меньше снов,
Когда же люди совсем ослепнут,
Они скажут, что ты и я – одно.
(Николай Тихонов).

Может, и правда, что в Воденникове есть некая ррреволюционная романтичность, но как он озабочен ее снятием!
Как этот поэт подчас озабочен тем, чтобы не подумали, что он – чересчур поэт!

У молодости безобразный вид,
когда она уже остыла.

Вероятно, люди действительно уже ослепли к началу двадцать первого века, ежели в красивом находят безобразное. Как вы полагаете, Дмитрий Борисович?
Воденников полагает, как ему полагается.
Он выделяет прописными:

И ЧТОБЫ ЖИЗНЬ ТВОЯ ВСЮ ЖИЗНЬ СТОЙМЯ СТОЯЛА
ОДНИМ УПРУГИМ И ЦВЕТУЩИМ КУБОМ
И ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО ТВОЕЙ МОГИЛОЙ СТАЛО,
НО ТОЛЬКО Я ТВОЕЙ МОГИЛОЙ БУДУ.

И уже непонятно, как тут ставить знаки препинания – и на чем препинаться вообще.
Любовь побеждает смерть? Смерть побеждает любовь?
И есть ли тут вообще противоборство какое-либо…
Форма остывает – суть умирает, долго и обстоятельно.

Вот так и я уйду (и на здоровье),
и ты уйдешь – провалишься к цветам,
но все равно всей невозможной кожей
услышу я (и ты услышишь тоже):

Я тебя никогда не забуду, о боже, боже.
Я тебя все равно никогда никому не отдам.

Нет, надо начинать все заново!
Ab ovo.
С выяснения каких-то элементарных первооснов человеческих отношений. Первооснов поэтических отражений. И тех точек, где одно сходится с другим, и тех, где совсем не сходится, а, наоборот, расходится. Когда пахнет землею и воздушной пылью, когда запах цветения – входит в ароматический спектр умирания и когда… И когда… И когда…
Толкуя вроде бы о частностях, переходя на какие-то, подчас одному ему известные личности (но среди некоторой публики уже появилась такая игра: Д.В. употребит в стихах имя – а слушатели-читатели гадают: да кто же это?), Воденников продолжает оставаться Лодейниковым, лежащим в философической траве. Он, правда, не столько рассуждает, сколько классифицирует по цвету и масти, реагирует на раздражители всей невозможной (и возможной тож) кожей. Любуется красотой отношений к персонажу. Но и некрасотой. И вообще в этом садике все перепуталось. Рубежа между двумя агрегатными состояниями человеческого тела вроде бы и не существуют. На стыке эстетически ценного и художественно неоценимого играет музыка – и мнится, что свирель.
Пан должен быть с пастушеской свирелью.
Дмитрий Воденников, точнее – его персонаж, иногда так похож на Нижинского в костюме Пана, что понимаешь: параллели с красноармейцем Тихонова просто из другой оперы, точнее – из иного балета.
И вообще все параллели – из другого словаря ассоциаций. Ибо Д.В. умеет обратить сходство в различие.
Точнее, даже так – сходство у него всегда различие и есть. И отличие.
Он проходит собственную поэтическую школу с отличием. У этого ученика самого себя пятерки даже по таким странным предметам, как поэтическое хулиганство и художественный эпатаж.
Кибальчиш выдает себя за мальчиша-плохиша – удивляясь, однако, когда его за такового и принимают. И не кричат “браво”!
Его сборники и циклы – хорошо срежиссированные спектакли, но только не надо говорить с поэтом о театре!

Большое сборище народа. Я на сцене. Все сидят.
Почему-то я читаю Нобелевскую лекцию, хотя меня
об этом никто не просит.

Вчитывающийся в стихи Воденникова в этом месте перестанет вчитываться. Нобелевские лекции – даже во сне – не читают почему-то. Почему-то лишь говорят о таких сновидениях.
Ну вообще-то ясно, почему. Время от времени надо обозначать сияющие вершины.
И какая разница, прятаться ли голым в репейнике или одетым стоять перед нобелевским комитетом и кто там еще бывает на тех лекциях?..

3. Зеленый подвал

Это я –
в середине весны, в твердой памяти, в трезвом уме,
через головы всех,
из сухого бумажного ада –
это я – так свободно –
к тебе обращаюсь…
Дмитрий Воденников. Цветущий цикл

Читая Воденникова, ловишь себя на детских ассоциациях. По кочкам, по кочкам, в ямку бух!..
Д.В., как сказано выше, не отвечает за наши ассоциации.
Он их провоцирует.
Кочки и ямки Дмитрий Воденников располагает в текстах со скрупулезной точностью геометра. Или – землемера.
Нобелевскую лекцию читают на сцене, стало быть, зал – яма.
В его текстах часто упоминание ям и могил (даже есть золотая могила), но по-над ямами и могилами, как правило, цветут цветы. Да и подумайте сами: семечко-зернышко закапывают в ямку, чтобы оно росло-цвело-колосилось… Стало быть, яма необходима для того, чтобы наступило цветение, а жизнь немыслима без… могилы. Игривое попугивание себя и читателя – дело вовсе не безобидное, конечно. Просто вырабатываются странные привычки у персонажа. Налетавшись на голубом трамвайчике, вылечив собственное горлышко, налюбовавшись на тугой куб жизни, взрослеющий и даже матереющий юноша задумался о всхожести.
Дневник наблюдений за собственной природой персонажа никакого отношения к тому, что происходит с бедным биоценозом, не имеет.
С утра у персонажа увяданье, к вечеру цветенье. Ситуации, конечно, бывают разные. Родная планета, цвети-зеленей – все равно это не про Диму (ясно же, что героя именно так зовут!). Сей мичуринец занят другими опытами – он не выращивает из овсюга овес, он прививает к стволу дерева под названием “я сам” какую-нибудь веточку и радуется, как она красиво не прививается. А ежели веточка на время приживется, то потом, дело ясное, придется ее сломать, спилить и вообще покрыть презрением.
Мне нравится такая художественная страсть по преобразованию садика и людей, случайно оказавшихся в нем.
И если кто-то не поверит в серьезность, с которой я об этом толкую, доказывать ничего не буду.
Вообще есть же вещи, которые не нуждаются в доказательствах.
Ехидничающие по поводу инфантилизма Дмитрия Воденникова критикессы обоего пола даже не заметили того, что при начале их словоизвережения поэт был другим, чем в конце глупой речи.
Преобразователь своей природы не устает преобразовываться – хотя и дается это ему, автору, и ему, персонажу, мучительно.
Вот и потому веточки не приживаются.
Вот потому без конца приходится с семечка начинать.
И потому зернышко каждый раз другое.

О, как тужатся почки в своем воспаленном гробу,
как бесстыже они напряглись, как набухли в мохнатых могилах –
чтобы сделать все то, чего я – не хочу, не могу,
не желаю, не буду,
не стану, не должен,
не в силах.

Мда, так видят только дети… И то – перестав быть детьми. И чего это я на критикесс набросился? Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни, а персонаж Воденникова все воюет с собственной – очень красивой – тенью. И даже не знаю, вотще или плодотворно. Нет, мохнатые плоды – в наличии. Пряный, безумный эротизм – тоже. Но об этом как-то не говорится. Ибо настолько волен персонаж, настолько он эстетичен в забывании о нравственности-безнравственности, в оленьем беге поперек общепринятых норм и правил (и как ему нравится бежать поперек!), что начинаешь прозревать: вот он мастер поперечности, противуречащий всем и всему – и самому себе тоже, и страсти своей провуречащий! Залюбуешься – да и забудешь всяческую насмешливость свою, без которой вроде бы и нельзя взирать на эту красоту ненаглядную – аж в глазах слепит!..
Черешневая метель весной, вечный – на все времена года и жизни – зеленый подвал (еще одна яма, но, может, он вовсе и не внизу, а где-нибудь в бельэтаже), шершавость рук, негладкость кожи… Телесность, ощущаемая в этих стихах, начинает носить характер забвения конкретной телесности. Чувственность сигналит о чувстве, которого уже нет.

…К тебе,
от которого мне – ничего кроме жажды не надо.

Но почему же – через головы?
Опять театр?
Но отчего – такой, в который, ежели начать проситься, – не пустят?
Типичность этого поэта в том, что предполагает множество вопросов, на которые необязателен и даже нежелателен ответ. Персонаж ускользает. Жажда – все, ее утоление – невозможна.

Вот куда приводят игрушки! Вот какая странная комната – дверь за портьерой в детской!
Дмитрий Воденников типичен сам по себе и нетпичен не как часть русской поэзии. Одинокий поток в стороне от других – и все же рядом. В прежних его стихах, как и полагается нынче, много цитат. Но, кажется, ни одной точной.
Воденников – неточная цитата из самого себя.
Его романтическая барочность случайна, но и закономерна. Случайно-закономерна.
Его эмоции просчитаны – персонаж точно знает, когда крикнуть, когда всхлипнуть. Безотчетность ремесла предполагает способность, умение давать отчет в чувствах, когда чувственность – вполне рационализируема.
Стихи Дмитрия Воденникова часто сначала звучат, а потом уже публикуются. Трудно воспринимать на слух, трудно оценивать тексты, после исполнения которых кричат “браво”.
Не стану кричать “браво”. И вообще не стану кричать.
У Д.В. рабочие и выходные дни мало чем отличаются друг от друга. Цветение – праздник. Работа над стихами – каторга. Упаковка – могила. Писание – упаковывание слова в пеналы для мертвых.
Я слишком проникся систематикой Воденникова, которая поначалу пугает. Так и надо мне! Так и надо читателю!
Не бойтесь выходных! Посмотрите на себя в зеркало – может быть, вы увидите признаки цветения.
…Любовь как цветение. Цветение как умирание. И все это – как поэзия. Хотя бы конкретного автора.

Источники

Дмитрий Воденников. Holiday. – ИНАПРЕССС, СПб, 1999.

Дмитрий Воденников. Блеск пчелиный. – “Знамя”, 2001, № 4.

Дмитрий Воденников. Как надо жить – чтоб быть любимым. – “Проект ОГИ”, М., 2001.

Дмитрий Воденников. Цветущий цикл. 2001. Публикуется в интернете на сайтах http://www.guelman.ru/slava и http://kvartx.on.ufanet.ru. (Этот цикл отмечен сетевой литературной премией “Улов” – Д. Воденников поделил в осеннем конкурсе 2001 г. первое-второе место с Виктором Соснорой).

Дмитрий Воденников. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. 2001. Публикуется на сайте http://www.guelman.ru/slava.

Дмитрий Воденников. Ягодный дождь. – “Новый мир”, 2002, № 1.

Желающим понять эстетику нашего поэта рекомендую также передачу “Своя колокольня” (Радио России), редактором и ведущим которой является Дмитрий Воденников и где иногда звучат его стихи. Она выходит в эфир в 1 и 3 вторник месяца в 20 часов 30 минут.


Оставить отзыв в Гостевой книге
Хостинг от uCoz
.
Татьяна Райт. АНЕКДОТЫ ПРО ДМИТРИЯ ВОДЕННИКОВА
--------------------------------------------------------------------------------.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте… – Мне бы хотелось поговорить с Дмитрием Воденниковым. ,
– Я Вас слушаю.
Так два года назад произошёл наш первый с Воденниковым телефонный разговор.
Судьба «вела» меня так странно, что я умудрилась первый раз позвонить Воденникову прямо 22 декабря, в день его рожденья. Он его – уже тогда – не отмечал. Я это отлично помню. Также я помню, что несколько дней спустя, уже основательно пообщавшись, я заверила, что непременно подарю ему белый свитер. «Что Вы всё время в чёрном да чёрном», – по-простецки говорила ему я. А он смотрел на меня как-то странно и спрашивал: «А что это Вы всё время в зеленом да в зеленом». Видимо, намекая на мои яростно салатовые штаны, от которых нормальные люди обычно впадают в глубокое оцепенение.

Сразу надо сказать, что поэзия для меня никогда не была делом моей жизни, но всегда была способом моего существования, хотя писать стихи самой мне всегда было недосуг. Вообще, занятие литературой всегда казалось мне чем-то третьесортным. А быть Поэтом всегда было в лом, слишком уж это трагическое качество, мне же – хотелось счастья.

Другое дело, что моя обожаемая жизнь – с упорством маньяка – подсовывала мне поэзию всё ближе и ближе, пока я не поняла наконец, что давно уже завязла в ней по самые уши. В разных качествах. Как муза, как критик (причем – чаще всего устный), как собутыльница, а то и просто – как идиотка.

Однако, находясь на этой роковой грани между поэзией и жизнью, я поняла, что есть несколько вещей, которые меня на самом деле интересуют.
Это, во-первых, КАК эта поэзия рождается из нашей реальности.
Во-вторых, каково реальное качество жизни САМОГО пишущего.
И, наконец: какое воздействие поэтическое слово оказывает на читателя стихов. То есть, существует ли какая-то обратная связь. А если существует – то КАКАЯ?

И в этом смысле встреча с Дмитрием Воденниковым была одной из самых примечательных. Не говоря уже о том, что эта встреча, а потом и близкое знакомство , были почти невероятны. Ибо Воденников, как я это сейчас понимаю, мало кому позволяет подходить к себе слишком близко: любоваться – пожалуйста, ненавидеть – тоже пожалуйста, только ради бога, на расстоянии, без вторжения в личную жизнь, и, если можно – без рук.

Но я-то сначала этого не знала, и, наверное, по причине своей врожденной наглости, эту грань легко и непринужденно переступила.

Белый свитер я ему так и не подарила. И судя по всему – не подарю уже никогда..
.
Справедливости ради, надо сказать, что на излёте 2002 года, я ( по причине моего активного вхождения в литературу и полной безработицы, которую я сама себе так виртуозно устроила) всё-таки сговорилась с Николаем Охотиным, что ОН купит Воденникову этот чёртов свитер. Как бы от нас двоих. За долларов двести.
Однако, Воденников отказался. Зато он слёзно просил Охотина подарить ему «живой» двойной альбом Аллы Пугачёвой, который называется «Избранное». За триста рублей.
И это притом, что мне доподлинно известно, что Охотин долго убеждал его, что может подарить ему и то, и другое.( Настойчивость Охотина мне более чем понятна. Только Воденников может вот так, просто и непринужденно, поставить любимого Охотина, в мягко говоря, неловкое положение. Вообразите себе этот триллер: СНОБ Охотин приходит в музыкальный магазин и – о, ужас! – спрашивает альбом Аллы Пугачевой. В этом – весь Воденников.) Итак, всё осталось – без изменений.

Но вернемся – к тому самому моему первому телефонному разговору, когда я попросила Воденникова о личной встрече. «А как мы узнаем друг друга», – спросил он. Я удивилась. Дело в том, что Воденникова НЕ узнать – просто невозможно. Хочет он этого или нет – во всём его облике есть что-то, что сразу говори тебе: ЭТО ПОЭТ.
Какая-то почти неприличная печать – на лице.

– Ну,– сказала я со своей «простой непосредственностью( как определил её уже другой поэт, Дмитрий Александрович Пригов). – Я буду в – такой ободранной – серой шубе.
– Ну тогда я – буду в старом грязном чёрном пальто, – не задержался Воденников. За ним вообще никогда на заржавеет.

Так однажды я расшалилась, выпив лишку, и стала непринужденно вымещать на Воденникове все свои женские несостоятельности. – Воденников, – сообщила ему я. – Я потратила на Вас лучшие годы своей жизни. – Это которые после пятидесяти? – сочувственно спросил меня Дмитрий.

Моя трагическая женственность просто засияла от этих слов. И – сияет таким образом до сих пор. И судя по всему – не только моя.

…День начинается с телефонного звонка. На улице дождь со снегом, в голове пусто, в душе – дыра, во рту – кошки пописали после вчерашнего сейшена.
– Мне сегодня приснился такой сон, - слышится в телефонной трубке, – Воденников на коне, а я стою маленькая, голая, а потом он хватает меня на руки и…
Моя приятельница подробно рассказывает ночное видение, как будто в ее жизни только и есть эта актуальная сущность положительных переживаний. Я вздыхаю. За время своего общения с Воденниковым я наслушалась от окружающих его женщин и не такого. Вот, к примеру, жена одного писателя – женщина, которая дотошно разбирается в сортах французского сыра (представляете, у нас в Москве, о сортах сыра со всеми вкусовыми нюансами!) говорит мне на презентации книги своего мужа в одном элитном клубе Москвы:
– Когда Воденников читает со сцены, я не могу, со мной что-то делается. Как услышу его голос – что бы он не говорил, он может просто повторять одно и тоже слово – у меня внизу живота начинается такая сладость, такое томление.

И много еще чего наслышалась я о воздействии Дмитрия Воденникова на окружающих женщин (скорее всего и мужчин тоже, хотя с их стороны не поступало таких откровенных откликов). Я слушаю свою приятельницу и думаю: вот ведь, у нее дома сейчас муж, дети и все слушают, не только я. И о Воденникове, наверное, в ее семье уже знает даже собака.

Внезапный откровенный эротизм – в русской поэзии вещь странная и редкая. Пожалуй, никому из поэтов недоступная. Много стихов о любви, много для любви, в честь любви, но эротизм – это другое качество. Словесный уровень, вызывающий желание, страстное, неодолимое, ревностное. Разве что Батюшков умел это явить и сложить русские слова, как бы существующие по своему предназначению для боли, правды и скорби в какой-то таинственный, светлый праздник скользящего эротизма.
Воденников вряд ли сопоставлял себя с Батюшковым, но очевидно, что его поэтическая природа именно из этого эротизма и состоит. Эротизм увлекает, расширяет и иногда даже раздражает круг его воспринимающих.
Именно «это» и вменяется Воденникову в вину – как подчеркнутая эстрадность, или сценичность.br> Но именно это и есть его исключительная органика, его чисто человеческая черта. Я иногда была свидетельницей тому, как человек (в основном, конечно, мужчина), вдруг спохватывается и испуганно ставит заслон этому воденниковскому эротическому напору ( внутренне, естественно, ибо вслух это не проговаривается). На что сам Воденников реагирует незамедлительно. Ну, типа там: пшёл вон или ещё хуже. И человек, ему воспротивившийся, сразу перестаёт для него существовать. Потому что – НЕИНТЕРЕСЕН. (Это, кстати, тоже не проговаривается. Но очень чувствуется. Особенно – этим беднягой.)

Это его человеческое качество в своё время тоже весьма шокировало меня, я бунтовала, ничего не понимая, хлопала глазами, пока не выяснила для себя, не из разговора, а читая воденниковскую «голубую» книжку, что ВСЁ ЭТО – всего лишь очередная тайна самой природы творчества этого автора. Что это всего лишь гвоздь, на котором держатся все его текучие, сначала размытые, образы и слова, которые потом , в свою очередь, превращаются в одно цельное, честное и – беспощадное – стихотворение.

Эротика – качество стихов Воденникова. Она – всеобъемлющая, ибо автору нужны новые пространства, всякий слух, любое внимание, а значит – желание. Отсюда такая потребность счастья, такая горячность, достигающая июльской. Солнечной. Такая откровенность и обнаженность. Такая физиологичность.

Смешно, что Воденников после сам ещё удивляется. А что это они все от меня хотят!? Да Вас же и хотят, Дмитрий Борисович. По простодушию своему, отождествляя себя с собеседником. С этим Вашим вечным обращением «тебе, ты, и ты – тоже»..
Какая чудовищно трагическая роль для поэта – быть для других, даже для совсем незнакомых, близким, а подчас и единственным.

Да уж – действительно – есть чему позавидовать…

Кстати, о зависти. Последнее время меня стало потрясать, какое облако ярости, зависти и ненависти нависает над бедным Д.В. – со стороны некоторой части нашей литературной общественности.

Почти во всех литературных местах, где я появляюсь, все – ровно три минуты говорят со мной о «литературной погоде», а потом тут же переходят на Воденникова. А некоторые даже взяли моду – выговаривать мне, вымещая на мне, беззащитной, боязливой Татьяне Райт, свои несостоявшиеся амбиции, которые у них почему-то разрушились – и кажется, что исключительно из-за него.

Конечно, Воденников – как человек, как поэт, как социальный феномен – такой огромный, что в нем всего очень много намешано. И поэтому мне понятно, почему на некоторых он производит резко негативное впечатление. Он умеет быть очень разным.
Однако, в своих стихах он так беспощаден к себе, а к миру так справедлив, что, право же, на месте многих я бы поостереглась осуждать Воденникову за какие-то его «внестиховые» проявления.
В этом смысле, меня всегда поражала чужая глупость, недальновидность и не умение прочитать очевидные вещи.
Каким бы ни был иногда Воденникова капризным, резким, высокомерным, игривым, кокетливым и невыносимым в жизни – в его стихах жесткий и одновременно мудрый «месседж» всегда сохраняется.
Поэтому, когда я читаю в какой-то статье о нем: «воденниковский нарциссический флер» – на меня нападает столбняк.
Ибо – либо я ничего не понимаю в стихах вообще и в воденниковских стихах, в частности, либо тот, кто эту фразу написал, – козёл. Я думаю, что всё-таки верно – ВТОРОЕ.

Хотя справедливости ради надо сказать, что мои «поэтические» отношения с Д.В. изначально тоже складывались не столь уж безоблачно.

Когда я первый раз прочла книгу Д.В. «Холидэй»(издательство ИНАПРЕСС, 99) я выбросила ее в мусорное ведро. В ярости я полночи бродила из угла в угол не находя себе места. Редкая книга улетает так окончательно из моей жизни. Я даже всплакнула. Осталось острое чувство надсада, какого-то психологического насилия, если угодно – изнасилованности. Так состоялась моя первая встреча с лирическим героем нового типа, которая в корне изменило моё представление о жизни в целом, и о литературе – в частности. Теперь я понимаю, почему я так сперва отреагировала. Мое литературное воспитание не могло сразу принять ТАКУЮ прямую речь, ТАКОЙ непосредственный стих, такого лирического героя. Ибо он оказался не номинален, не литературен. Он был чудовищно БУКВАЛЬНЫЙ. Прямо как по словарю Ожегова: «герой – человек что-то меняющий, что-то преодолевающий, человек, совершающий подвиг». История такого лирического героя восходит не к поздней русской литературной традиции(и уж тем более не к советской), а к средневековой, эпической, славянской. Лирическому герою Воденникова не уместиться, не выжить в жёстком качестве бумажного стихотворения. Он вырывается оттуда прямой, непосредственной речью:
Это я –
в середине весны, в твердой памяти, в трезвом уме,
через головы всех,
из сухого бумажного ада –
это я – так свободно –
к тебе обращаюсь,
к тебе,
от которого мне – ничего кроме жажды не надо.
Эта речь очень ранит. Она ведется о том, о чем я говорить боюсь. Вот так через боль, неудобство и стыд читатель постигает себя самого.

Не случайно Кирилл Медведев во второй своей книге «Вторжение» (уже перестрадав силой воздействия на его репутацию и философию воденниковского предисловия к первой книге) пишет: «В последних циклах В. выстраивает какую-то новую имперскую логику стиха, это, конечно, уже никакое не прямое высказывание, и не постконцептуализм…(…..)…главное в ней – императивный, повелительный и в то же время доверительный пафос… (….)…..это даже уже не «лирика», это что-то подобное тому, как Сталин обращался к народу во время войны: «братья и сёстры».

Подобный психологический феномен я называю – разгерметизацией стихотворения.
Это когда – сам текст порождает жизнь, а не втягивает тебя в своё эгоистическое нутро. Это когда он программирует твою жизнь, а не питается ею. Это когда он тебе помогает ЖИТЬ, а не требует от тебя обратного. Иными словами, разгерметизация стихотворения – это когда поэт всё совершает с тобой, во имя тебя или вместо тебя..
Даже если сначала – тебе всё это не очень приятно.

Может быть, именно об этом сказал мне однажды сам Воденников, выслушав мои женские трагикомиксы: «У Вас, Таня, проблемы с внутренним положительным героем». Мне не очень понравилось то, что он сказал. Как раз тогда я начинала свой новый проект, и больше всего мне хотелось, чтобы мне было сказано, что у меня вообще нет никаких проблем, а просто все свиньи и сволочи. Однако, потом – я задумалась. И согласилась..
А потом ещё подумала и поняла, что все стихи Воденникова – как раз об этом. Об обретении внутри себя – положительного героя (или героини, это уж как кому нравится – в этом смысле Воденников предоставляет широкий выбор возможностей). Именно этого мне (лично мне!) так не хватает. Новой идеологии счастья, новой идеологии преодоления, новой идеологии приятия жизни и человека ЦЕЛИКОМ – со всеми его слабостями, болью и позором. .
.
И теперь я понимаю, что мне всегда нравились только СЧАСТЛИВЫЕ КНИГИ, потому что я тоже хочу счастья (какой же идиот его не хочет). Потому что очень уж изменились задачи поэзии в современном мире. Теперь читатель обращается к книге не в минуты слабости, а как раз наоборот – в мгновения силы. Читателю хочется знать, что надо сделать для того, чтобы состояться. Одновременно – в жизни и в смерти. И поэтому, когда Дмитрий Воденников читал мне сначала свой «Цветущий цикл», потом «Мужчин, которые могут…», я говорила: Ух-ты, здорово, хорошо, класс! Всё это про меня! Понимаю КАЖДУЮ строчку! И совсем не удивлялась, когда встречала потом добрую дюжину людей, которые тоже говорили, что Воденников всё это про них написал..
Некоторые даже думали, что ИМЕННО ИМ..
Я, например, на счёт этого никогда не обольщалась..
.
Зато иногда впадала в ярость. Особенно по некоторым поводам..
.
Вот, например, оказалось, что в своей «розовой» книжке «Мужчины тоже могут имитировать оргазм» Воденников сделал уведомление: «Автор благодарит Татьяну Райт и Николая Охотина за их беспримерное мужество»..
.
У меня чуть апоплексический удар не случился. Господи, да что ж это такое!?.
Я – что? – уже умерла и мне посмертно «присвоили» книгу?.. Моё естество женского пола прямо всё взрывалось от возмущения..
Ну почему, почему не написать «за беспримерную ЖЕНСТВЕННОСТЬ»? Это же так просто. Сто раз с Воденниковым обсуждали всевозможные поведенческие различия мужчин и женщин!.
Сто раз сам Воденников тонко подмечал, как отличаются женские реакции на некоторые вещи от мужских! И что? Ведь, в конце концов, я живу свою ЖЕНСКУЮ жизнь, а не свою какую-то мужскую…Я даже о том этим летом стишок написала:.
Ты откройся на петушиный крик,.
небо-небушко, грозным восходом..
Я была тебе мальчик, была старик,.
обернулась – соколом женского рода. .
.
Ну, в общем, проблема называется гендерной..
И в серьезном уже аспекте – она в полной мере содержится в этой воденниковской книжке «Мужчины тоже могут имитировать оргазм»..
.
Я точно знаю, что многие люди уговаривали Д.В. сменить название. Я же помалкивала. Что называется, взяла паузу. В общем-то, это личное дело поэта, как назвать книгу. Воденников абсолютно прав: воздействовать на ЭТО невозможно. Равно – как и сдвинуть самого Воденникова или встать у него на пути. Особо храбрым – рекомендую попробовать. Но НЕ СОВЕТУЮ..
.
Однако, это я сейчас такая умная. А тогда я всё-таки встряла: «Дмитрий, – сказала я, улучив момент, – если название у книги будет со словом «оргазм», то во многие очень хорошие руки книга просто не попадёт. Никогда»..
.
Воденников, естественно, не внял. И это его право. В конце концов, он платит за все свои слова сам, самим собой, не прося у нас ни защиты, ни помощи, ни даже совета. Поэтому я – осталась со всеми своими сомнениями, а книга Воденникова – со своим названием..
.
Но время шло. И не могу сказать, что я специально обдумывала этот вопрос, но, как всегда со мной бывает, понимание пришло внезапно – когда голова моя была занята совсем другими мыслями..
Помню, мы живо обсуждали с Воденниковым тему буквального восприятия слова..
И я вдруг поняла, что название новой книги – это не только способ найти широкого читателя, выйдя к нему с чем-то особенно интригующим. На самом деле, как всегда бывает у Воденникова (я уже неоднократно за ним это замечала), написанные им слова становятся аболютно-абсолютно буквальными. И воспринимать их надо абсолютно буквально..
.
Ну конечно же! «Мужчины тоже могут имитировать оргазм» – это абсолютное приравнивание сексуального поведения мужчины – к женскому..
А на чём ещё можно продемонстрировать сексуальную природу – конечно, на оргазме..
Оргазм – кульминация женской стихийности, её неуправляемости..
.
Воденников поставил слово «имитация» – и это тоже свойство женской жизни, только уже подавленной мужчиной. В той же мере, в которой на самого мужчину давит вся пирамида социально-психологических отношений с этим миром, которую он сам же для себя выстроил..
Почему мужчина, как правило, практически без сопротивления допускает насилие над собой любой социальной системы (мальчишеская компания, армия, тюрьма, сословная и профессиональная иерархия, политическая власть)? .
.
Не потому ли, что мужчина принимает насилия любой системы как должное. При том, конечно, условии, что эта система гарантирует ему компенсацию. Если я смогу выйти «наверх», я потерплю положение, когда я «внизу». Но вот когда я поднимусь наверх!….
.
В этом смысле мужчины в нашем мире постоянно имитируют оргазм, только социальный, естественно. Женщина (как более мобильная и свободная в социальном плане) предпочитает выстраивать с миром по преимуществу горизонтальные отношения. Мужчина же, закомплексованный собственными представлениями о мужественности и адекватности, а пуще всего страхом эту самую мужественность и социальную адекватность потерять – выстраивает с миром исключительно вертикальную связь. И как следствие – сами же от этого страдают. Ни на какую женщину так не давит наш «по-мужски» устроенный мир, как он давит на мужчину. Только мало кто из мужчин сможет позволить себе в этом признаться..
Воденников может себе это позволить..
.
Скажу уже от себя. Я сама часто натыкалась на эту «подавленность» мужчины своим же «мужским миром». Так, например, мой бывший жених, человек весьма успешный в социуме, служащий управляющим в банке, однажды сказал мне, что вообще-то мечтает быть домохозяйкой. Помнится, я очень удивилась. Теперь же я понимаю, ЧТО, собственно, этим он мне хотел сказать… .
.
Если же вернуться к книге «Мужчины тоже могут имитировать оргазм», то Воденников там сплошь и рядом покушается на хрестоматийно понимаемую мужественность..
Это и его «я научу мужчин о жизни говорить», и – «я расписал себя, как партитуры/ желёз, ушибов, запахов, ресниц», но прежде всего – это его неоднократно постулируемое, что женские стихи он любит гораздо больше и понимает гораздо лучше, нежели мужские..
.
Однако, что же Я САМА понимаю в этих чрезвычайных стихах?.
.
В принципе, стихи Воденникова – не книжные стихи. По крайней мере, как понимают значение слова книга – большинство пишущих. У Воденникова – это всегда мощный «месседж», остросюжетный клип, конфликтно закрученная мистерия, поэтическая опера..
Это стихи, обнажающие сознание современного человека, уже достаточно клиповое, фатальное, апокалиптическое. Когда я говорю «клип», я имею ввиду клип, который смог бы снять Данте, если бы в его время существовали подобная технология и подобный жанр..
.
Вот я открываю любое стихотворение. .
Допустим, «Без названия»..
Сначала идёт совершенно словесный текст,.
доводящий до вас рациональный образ любви: .
Любовь – то с нежностью,то с грустью: .
то поскребёт, то ковырнёт,– .
но – не надейся – не отпустит,
пока всю шкурку не сотрёт.
.
Зато потом – трах-бах – «гибнет сад….
падает спиной назад» – визуальная,.
осязаемая мощь ветреного листопада.
Одновременно – отстраненного и вочеловеченного.
.
Вот так и мне – в моём блаженстве.
(когда – живот и жизнь поют!) –
какая разница –
как в детстве –
тебя назвали – и зовут.

Бац! И уже мужчины, женщины, и чтоб имена все назвали! Но главное – гибель, гибель! Гудящая, пронизывающая! (Стихи работают на подсознание, как сумасшедшая смена кадров). И это еще не всё, после несусветной гибели – Воденников обязательно предложит способ спасения, «чтоб мы – в конце концов – назвали всех наших женщин и мужчин».
Да – вот так.
Думали, можно кого-то забыть, вычеркнуть из жизни? Нет. Не выйдет. А не то – и нас не захотят, и будем мы без названья. По уши в гибели.
Но тут самое удивительное! Обратите внимание.
Стихотворение, в котором спрессована человеческая жизнь от начала любви до её кульминации, где всё развивается на фоне всеобщей гибели, ВСЁ СТИХОТВОРЕНИЕ написано в абсолютно мажорном ритме. В принципе, его можно исполнять под марш духового оркестра.
Это изнурительное совпадение
трагического и мажорного – и есть этот самый искомый выход, которым мы все бредим.

Воденников – это мощный алый голос жизни, который сплавляет в единое целое всё: и цветение и тлен, и горечь и сладость..
Всё, что творится в стихах Воденникова, и есть внутренняя жизнь личности, с её жаждой любить и быть любимой, а значит – сопротивляться материалу смерти, и вообще всякой неорганике. Моя личная привязанность к Поэту и состоит, как я уже теперь ясно вижу, в том, что я активно потребляю его любовь, его силу, его мудрость (Воденников страшно мудрый человек) на всех уровнях – от житейских до самых высоких.
И в этом смысле – Я НЕ ЗНАЮ, за какое такое мужество благодарен мне и Охотину автор «Мужчин, которые тоже могут…». Скорее всего – за своё.
И не мне совсем не ведомо, да и не интересно, что думает по этому поводу сам Охотин (скорей всего ничего – это вообще какая-то особая порода людей, любимое слово которых – «не парься»), но я почему-то чувствую теперь какую-то свою страшную вину перед Поэтом. За то, что я тупа, цинична, ленива и ничего не хочу..

… Я пишу эти строки и смотрю за окно, за которым падает в этом году такой подробный, такой обильный, такой белый снег.
Такой же белый, как и мой не подаренный, несостоявшийся, «несбывшийся мой» белый свитер.

Белый свитер – для Дмитрия Воденникова. --------------------------------------------------------------------------------

CNN.COM, May 31, 2003
Ксения Рождественская о диске Дмитрия Воденникова

 Мелодекламируют все. Лозунг не хуже, чем "Танцуют все", и гораздо актуальнее. Поэт Сергей Тимофеев читает свои стихи под музыку, режиссер Евгений Гришковец делает диск с "Бигудями", писательница Людмила Петрушевская выступает по клубам с группой Inquisitorum. Вот и поэт Дмитрий Воденников, нарциссически прекрасный Пьеро, тоже занялся мелодекламацией: читает свои стихи под музыку "4'33" и I.M., Ивана Марковского. Говорить про "4'33" - занятие бессмысленное, кто не слышал имени Айги, тот живет не на этой планете. Марковский же известен не только как музыкант, игравший в десятках разных групп и сделавший пару ремиксов для "Би-2", но и как продюсер. Кроме того, он - литератор, автор, в частности, прекрасной "Взяли и Умерли".
В общем, Воденников собрал людей несерьезных и профессиональных. В записи участвует и богемная московская тусовка, аплодирующая его стихам где-нибудь в подвале клуба "О.Г.И.". На диске есть несколько треков, где студийная запись неожиданно сменяется клубной: с плохим звуком, с гулом публики, пришедшей выпить, с нервным, пытающимся перекричать звяканье стаканов Воденниковым. Сильнодействующее галлюциногенное средство.

Воденников - один из самых известных сегодняшних поэтов, читать его стыдно и сладко. Его бесконечные повторы, его капризы и кокетство, его экзальтация и попытки докричаться. Мхатовская серьезность. Самолюбование. Китайская пытка метафорами, капает, капает, капает. Слово "могила", повторяемое с разными интонациями. Слово "набухли" и слово "жаркий". Бесстыдное "я жить хочу так, чтобы быть любимым". Все то, что может раздражать. Но под музыку все это вдруг оказывается страшным и точным: там, где он слишком рисуется, музыка становится громче, а там, где звучит человеческий, неуверенный голос - там музыка почти затихает. И один из самых прекрасных треков - ироничный, убийственный, где голос Воденникова - как со старой пластинки. Как будто он какой-нибудь великий старец мхатовской школы, слишком часто игравший в свои "не в силах" и "будущих Альцгеймеров". Великий актер, от которого осталась только запись. И никакого самолюбования уже не слышно в треке "Так дымно здесь...",- только боль, только уверенность в том, что "так, как ты, вообще не стоит жить". И вялые крики публики на заднем плане в последнем треке: "Давай, давай": хватит, мол, хватит уже. е стоит жить". И вялые крики публики на заднем плане в последнем треке: "Давай, давай": хватит, мол, хватит уже.

И тут понимаешь, что Воденников - это поэтический эквивалент попсового трип-хопа: все эти бесконечные повторы, метафоры, экзальтация, могила, набухли, не стану, не должен. Вся эта темная сила, стучащая в груди вместо сердца, вся эта страсть, которой нет и не может быть выхода. Давай, давай.


31.05.2003, Ксения РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ( ЗВУКИ РУ) weapons

Album
ВОДЕННИКОВ Не Для Всех


# СОДЕРЖАНИЕ ДИСКА 1. Без названия
2. Женщины и мужчины
3. Интермедия
4. Любовь бессмертная, любовь простая
5. Отец
6. Полстолетия спустя, без посвящения
# Название
7. Пролог
8. Так дымно здесь
9. Так пусть же будет жизнь благословенна
10. Тело
11. Финал
12. Я не кормил с руки литературу


Оригинал статьи и 3 саундтрека с диска можно найти на сайте "http//:zvuki.ru./A/P/45382"


Хостинг от uCoz